КРИЧАЩИЕ ЧАЙКИ
Творить добро — есть жертва Богу:
Так библия нам говорит.
Творить по капле, понемногу,
Но каждый день добро творить.
Летим на пищу с криком чаек,
И мечемся средь кутерьмы,
И с легкостью необычайной
О высшем забываем мы.
ЧТО ПОТОМ?
Это не твоя забота,
Что произойдет,
Ты следи за поворотом —
Трудный поворот.
Ты не ослабляй баранку,
Хоть печет в груди.
Не валяйся, спозаранку,
Сразу, выходи.
Спрячется тревога-дура
Сгорбленным котом.
Вот и не придется думать:
Что потом?
* * *
Законы те, что кружат возле нас,
На полчаса задуманы, на час.
Законы Вечности живому не обнять,
Законы Вечности живому не понять
* * *
Зачем искать врагов повсюду?
Ты только свисни — набегут,
Они тебя не позабудут —
Ударов не поберегут.
Не лезь ни в свору и не в свару,
Чихай на явный мордобой,
Оставь лихому комиссару
Вести толпу вслед за собой.
Зачем тебе толкучки мука —
Суть политических основ?
Будь командиром чудных звуков,
Будь полководцем дивных слов!
ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТИК
Оловянный солдатик стоит не брюзжит.
«Почему ты такой разодетый, скажи?
Золотая кокарда и галуны,
Китель красный и снега белее штаны».
«И совсем я не странный, —
Я оловянный».
Ах, солдатик, солдатик, какой ты чудной:
Поднял ногу, как будто торопишься в бой.
А ружье — не игрушка, им можно убить.
Может, ты перестал все живое любить?»
«И совсем я не странный, —
Я оловянный».
«Ах, солдатик, солдатик, забрось свой палаш
Очень хочется верить, что ты не палач.
Лучше город цветущий, чем уголь и пыль.
Лучше солнце и небо, чем могильная гниль.
«И совсем я не странный, —
Я оловянный».
«Ах, солдатик, солдатик, твердишь: Я не трус,
И готов жизнь отдать, словно сбрить правый ус.
Но боишься ты тех, кто послал тебя в бой.
Оттого-то ты странный, оттого ты смешной».
«И совсем я не странный, —
Я оловянный».
И СНИЛОСЬ МНЕ...
И снилось мне: Я император!
Передо мной трепещет Рим.
Я и поэт! Я и оратор!
И трагик, и великий мим!
Могу сенат закрыть на время,
Могу потом не открывать,
Свалить могу на совесть бремя:
Саму безвинность покарать.
Я император! — неподсуден,
Не доверяю никому,
Я ем из золотой посуды,
И вам известно почему.
Могу сенатором поставить:
Корову, лошадь, ишака.
Чтоб я ни сделал — будет славить
Меня народ наверняка.
Я император! Правлю круто.
Я всемогущ! Я многолик!
Но вспомнив о кинжале Брута
В истерику срываюсь, в крик.
Я ТАКИХ ДРУЗЕЙ ХОЧУ
Наплевать на кучи туч,
На тяжелый ливень.
Если голос твой трескуч —
Он мне препротивен.
Не хочу таких друзей —
С командирским тоном:
Я терпел от них уже,
Жил по их законам.
Всем дано «от сих, до сих»,
Помним это мы ли?
Я хочу друзей таких,
Чтобы не темнили,
Чтобы не мололи чушь,
Оставались зрячими.
Я таких друзей хочу,
Чтобы ненавязчивы.
МЫ
Мы в жизнь приходим голенькими. Точно.
И в раннем детстве относительно равны;
Мы так милы, милы и непорочны;
Едим, орем и пачкаем штаны.
Стараемся паркет пробить затылком,
Но чаще на паркет стремится зад.
От нас нет жизни банкам и бутылкам,
И прочей стеклотаре, так сказать.
Чужды нам лесть, напыщенность и чинность,
Все наши шалости — энергии запас,
Не зло от нас — а детская наивность,
Никто за это не осудит нас.
Но в общество другое мы вступили, —
Детясельный мир — мир уже иной:
Соседа за игрушку отлупили,
В тарелку чью-то влезли пятерней.
Дни детства, да и юности промчались,
Задор быть первым так необходим,
И жадность в нас рождает одичалость:
Другому своего не отдадим.
Отгрохали гараж мы триумфальный,
Оделись — от туза не отличишь,
А дача — тот же замок феодальный,
А души — молотком не достучишь.
Не впустим мы любимцев неудачи,
У нас своя и правда, и мораль;
Для нас важней машины, яхты, дачи,
Зачем нам чья-то боль, тоска, печаль.
Жизнь кончится, врачи пусть и продлили.
А мертвому что сотня, что пятак.
Мы снова уравняемся в могиле.
Так было, есть, и вечно будет так.
|
